«Светя другим, сгораю» — эти слова известный голландский медик Ван Тюльп предложил сделать девизом врачей, а горящую свечу – их гербом, символом. Опыты врачей на самих себе, которые нередко кончались даже гибелью, всегда привлекали внимание, вызывали и удивление, и уважение. Но только замечательный историк медицины профессор Гуго Глязер сделал их темой своей книги. Используя материалы этой книги, мы расскажем Вам о самых интересных опытах, которые проводили врачи разных стран мира на себе. Это истории тех, кто проглатывал микробы, чтоб испытать их опасность или доказать их безвредность, кто принимал только что полученный химический препарат, чтоб изучить его влияние на организм и о других, кто проводил на себе не менее смелые опыты, ставившие их жизнь под угрозу.
Итак, история первая.
Это не первый опыт врача на себе, но наше внимание к нему объясняется важностью затронутой проблемы. Дело было 7 октября 1892 года, когда 73-летний профессор-гигиенист Макс Петтеркофер, чтоб доказать правильность своей теории, на глазах у свидетелей выпил культуру холерных вибрионов. И результат этого граничащего с самоуничтожением опыта оказался прямо скажем неожиданным – профессор холерой не заболел.
В те времена холера уже вовсю путешествовала по Европе, наводя на всех ужас. И если в первой четверти 19 века считалось, что это эпидемиологическое заболевание распространено только в дальних странах, то в 1817 году в Индии неожиданно вспыхнула эпидемия азиатской холеры, которая и начала свой путь на Запад. Уже 2 года спустя она охватила Африку, а затем через Китай проникла и в Европейскую часть России. В 1930 году эта зараза достигла Москвы, где, правда, болело небольшое количество людей. Иначе дело обстояло в Германии. Там эта болезнь распространилась всего несколько месяцев спустя. В августе 1831 года в Берлине были отмечены первые случаи смерти от этой напасти.
Вторая волна заболеваемости пришлась на 1892 год, когда в Гамбурге за 5 месяцев заболело 18 тысяч человек, 8 тысяч из которых умерли. Возбудителя холеры к этому времени уже знали. Вибрион холеры был открыт Робертом Кохом еще в 1883 году. По форме он напоминал запятую, поэтому и назывался «холерной запятой». Правительства ряда стран приняли решение создать исследовательские группы и приступить к изучению эпидемии и борьбе с ней. Но вернемся к Петтеркоферу.
Макс Петтеркофер – человек своеобразной судьбы. Он был сыном крестьянина, одним из 8 детей в семье. И когда бездетный дядя, придворный аптекарь, забрал Макса к себе, отец даже обрадовался. Учеба в гимназии давалась мальчику довольно легко. Поэтому дядя думал, что из Макса выйдет хороший преемник. Но случилось, что как-то, помогая дяде в аптеке, мальчик уронил и разбил один из сосудов. Дядя угостил парня затрещиной, а тот, обидевшись, покинул его и направился в Аугсбург, где собирался стать актером.
Из Петтеркофера он стал «Тенкофом», сыграл одну из ролей в гетевском «Эгмонте», но, увы, не совсем удачно. Зрители были к нему откровенно недружелюбны. А родители умоляли Макса вернуться к прежней профессии, и спустя какое-то время он уступил. Так Петтеркофер все же стал медиком.
Правда, его не влекло к практической медицине, в частности к врачебной практике. Но он показал себя весьма способным к медицинской химии экспериментатором, можно даже сказать – исследователем.
Петтеркофер отправился в Гисен к лучшему химику Либиху, где закончил свое образование. Какое-то время он служил врачом на монетном дворе Мюнхена, хотя к этому времени уже создал себе имя и как химик.
Никогда не любил он работать систематически. Он хватался то за одну тему, то за другую, но всегда находил в каждой из них подлинные золотые зерна. Так, например, он извлек минимальные количества драгоценной платины из серебряных талеров и открыл загадку античного пурпурного стекла. Не удивительно, что парня заметили, и вскоре он был назначен профессором медицинской химии.
С тех пор Петтеркофер работал но над одной, то над другой проблемой. Он открыл способ приготовления цемента , подсказал, каким образом можно получить светильный газ не только из дорогого угля, но и из дешевой древесины. Сначала, правда, его постигла неудача, но он быстро нашел и устранил ошибку.
Но главная его заслуга в том, что он основал современную гигиену. Дело было так.
Как-то ему было приказано выяснить, почему воздух в королевском замке такой сухой, что король постоянно чувствует першение в горле. Так все началось с гигиены жилища. А потом уже была гигиена одежды, вопросов питания, водоснабжения и тому подобное. И совершенно логичным было открытие для Петтеркофера специального научного института – Дома гигиены, деятельность которого со временем принесла большую пользу всей стране.
Занимался наш профессор, конечно, и инфекционными болезнями, ведь основная задача гигиениста – предупреждение населения от различных заболеваний. Но почему-то из всех инфекционных болезней Петтеркофера больше всего заинтересовала холера. Именно эта болезнь побудила его заняться ее исследованиями и создать собственную теорию возникновения этого и других эпидемиологических заболеваний. Его интерес к холере был естественен, поскольку именно в это время эпидемии этой напасти возникали особенно часто. Это стало для него, можно сказать, личным делом. Он сам переболел холерой в 1852 году, после заболела его кухарка, которая умерла в больнице, потом с трудом удалось спасти одну из его дочерей-близнецов Анну. Все это не могло не оставить в его душе неизгладимый след. Можно сказать, что Петтеркофер объявил холере войну.
Когда Кох открыл холерный вибрион, Петтеркофер не отрицал правильности этого открытия, но у него были и свои представления об этом. Прежде всего, Петтеркофер не верил в столь простую передачу инфекции. Его больше всего интересовало, как же подобраться к этой бацилле, как ее уничтожить, как предотвратить ее распространение.
Конечно, Петтеркофер подошел к проблеме холеры, прежде всего, с позиций своей науки. Более того, как уже говорилось, он воспринимал ее, чуть ли не как личного врага.
Петтеркофер отметил, что есть люди, которые в силу особенностей своего организма или по каким-то другим причинам, оставались здоровыми даже при сильной эпидемии.
Но все же проблема холеры была для Петтеркофер уравнением с двумя, и даже с тремя неизвестными. И открытие Кохом «холерной запятой» не вносило ясности. Петтеркофер отмечал, что существуют территориальные и временные факторы, которые благоприятствуют развитию эпидемии, но большее значение он все же придавал состоянию грунтовых вод.
Так как Петтеркофер был гигиенистом Мюнхена и нес ответственность за здравоохранение города, он приказал содержать улицы города в чистоте, чтобы противостоять развитию носителей холеры. Но он высказывался против неразумных попыток дезинфекции писем, приходящих из дальних стран, а также против карантинов. Он рекомендовал при начале холеры направляться в местности, свободные от заражения.
Не удивительно, что такие предложения Петтеркофера в основном вызывали протест, хотя все же были и сторонники его теории. Но профессор не сдавался, постоянно ездил туда, где можно было найти материал, подтверждающий его взгляды. Он не жалел ни усилий, ни денег.
Он изучал тот факт, что в одном городе есть холера, а в другом – нет. Это говорило о том, что дело может быть в почве.
Кох утверждал, что все дело в холерном вибрионе, что именно он является виновником эпидемии. Но он не было ни одного эксперимента на животных, который бы доказал, что открытый им микроб вызывает холеру у здорового животного. А не смог он это сделать, так как ни одно животное не обнаруживало восприимчивости к холере. Холера – болезнь людей, и опыты на животных подвели исследователя. Это и было недостающим звеном в цепи доказательств, из-за него эта цепь оставалась незамкнутой.
И тогда Петтеркофер решил сделать то, о чем никто не мог даже подумать. Он решил провести опыт на человеке, а именно – на самом себе.
Этот исторический опыт Петтеркофера, как уже упоминалось, состоялся 7 октября 1892 года. Именно в это время в Гамбурге и Париже множились случаи заболевания холерой. Все население было просто объято ужасом. Но вот в Мюнхене как раз вспышек холеры не наблюдалось, не смотря на большое количество приезжих. Все это только укрепило Петтеркофера во мнении, что не только микроб холеры, но еще и особенности сезона и почвы или еще какие-то другие обстоятельства определяют возникновение эпидемии.
Его опыт был проведен, разумеется, в большой тайне. Петтеркофер заказал в Берлинском институте здравоохранения культуру бацилл холеры, приготовленную на известном желатинообразном веществе – агаре, добывающемся из водорослей. В Мюнхенском же гигиеническом институте из этой чистой культуры была приготовлена культура на бульоне, микробы отлично прижились, быстро размножались и образовали в весьма благоприятной для них среде целые колонии. Так в культуре находились мириады бацилл, и даже если бы эта культура была разбавлена в тысячу раз, все равно в каждом ее кубическом сантиметре оставалось бы бесчисленное множество «холерных запятых».
Итак, опят проводился утром, но перед этим Петтеркофер, как обычно, позавтракал. А после опыта, он продолжил вести привычный образ жизни, то сеть, ел, пил, причем, как всегда, довольно-таки много. Три дня спустя Петтеркофер заболел катаром кишок, симптомы которого , казалось, свидетельствовали, о воздействии холерных вибрионов. Но, не смотря на все это, его состояние не ухудшилось, да и отсутствия аппетита не наблюдалось. Профессор не отказывал себе в столь любимой мюнхенской кухне. Только когда его кишечник не успокоился, более того 13 октября ему даже стало хуже, ученый изменил свою диету и стал потреблять те продукты, которые полезны в данном случае. И уже на следующий день деятельность кишечника пришла в абсолютную норму. Никаких лекарств Петтеркофер в это время не принимал.
Профессор, конечно, провел анализ фекалий, который показал большое количество холерных вибрионов. Более того, водянистые выделения походили на чистые культуры этих бацилл. Но когда 14 октября кишечник успокоился и выделения стали обычными, холерные микробы в них отмечались уже в незначительных количествах, а еще через 2 дня исчезли совсем.
Таким образом, выводы, которые сделал Петтеркофер из этого опыта, подтверждали точку зрения, которую он так горячо защищал, и он еще больше, чем раньше, проникся убеждением в правильности своей теории возникновения эпидемии.
Безусловно, ассистенты Петтеркофера всячески отговаривали от столь опасного опыта, но зная настойчивость ученого, сами не верили, что его можно отговорить отказаться от намеченного плана. А когда 15 октября стало понятно, что Петтеркофер не является бациллоносителем, более того, что его точка зрения верна, все вздохнули с облегчением и уже не высказывались против повторения опыта. Все понимали, что повторение опыта имеет огромное значение. И сотрудник ученого – Рудольф Эммерих – решился на него. Он был на 34 года моложе своего учителя, но уже пользовался известностью, как гигиенист.
Свой эксперимент Эммерих провел 17 октября. Он также подготовил раствор питьевой соды в воде, добавив туда одну десятую кубического сантиметра суточной , развившейся холерной культуры. Это было многим меньше, чем то, что принял Петтеркофер, но Эммерих усложнил свой опыт тем, что после принятия культуры пил и ел значительно больше, чем обычно. Ухудшая режим питания, он тем самым хотел снизить сопротивляемость организма, которая в теории его учителя играла определенную роль.
И на этом Эммерих не остановился. Чтоб еще больше ослабить свой организм, он одетый лишь в одну рубашку подвергся воздействию тока холодного воздуха, причем не один раз, пока не почувствовал себя больным. Начавшийся у него катар кишок протекал в более тяжелой форме, чем у Петтеркофера, и очень скоро ему понадобилась врачебная помощь. Но все же это не было настоящей холерой. Эммерих чувствовал себя относительно неплохо, а его настроение оставалось хорошим. Непроходящего чувства слабости, столь свойственного холере, не наблюдалось, неудобства доставляло лишь ограничение диеты. А 24 октября он уже смог вернуться к привычному режиму питания. А холерные вибрионы отмечались в его выделениях до 28 октября.
Но была это холера или нет? Петтеркофер и Эммерих утверждали, что нет.
Конечно, сейчас уже известно, что Петтеркофер был не прав, а Кох, наоборот, — абсолютно прав. Но известно также, что возбудители болезней не всегда обладают одинаковой силой. Некоторые из них вызывают сильную, а другие – слабую инфекцию. Большую роль в этом вопросе играет сопротивляемость организма. Да, сейчас об этом знает практически каждый, и героические эксперименты для этого ни к чему.
Более того, опыт Петтеркофера был нежелателен и в то время. Он, по сути дела, поставил под угрозу весь город, так как отказывался от любых мер предосторожности. Все время после опыта Петтеркофер продолжал принимать больных, а его испражнения не дезинфицировались, неся тем самым миллиарды холерных вибрионов в городскую канализацию. И если бы вся эта история произошла с полноценными бациллами, то в Мюнхене, вероятнее всего, вспыхнула бы эпидемия чудовищной силы. Но это были микробы, лишенные своей силы. Кох даже предполагал, что догадываясь о намерениях Петтеркофера провести опыт на себе, ему умышленно прислали ослабленную культуру. Но это ничуть не умаляет героического поступка Петтеркофера.
Этот опыт в последствие проделывали и другие ученые. В Париже это сделал последователь Пастера Илья Ильич Мечников, а вслед за ним Николай Федорович Гамалея, Даниил Кириллович Заболотный и Иван Григорьевич Савченко.
А в 1888 году Гамалея предложил использовать для защиты от холеры умерщвленные холерные бациллы. Их безвредность он испытал не только на себе, но и на своей жене. А Заболотный и Савченко в присутствии комиссии врачей приняли однодневную действенную культуру холерных бацилл, но за день до этого каждый из них подверг себя иммунизации, проглотив культуру умерщвленных бацилл. Этот опыт был произведен в 1897 году. И он имеет особое значение для медицины, так как благодаря ему впервые было доказано, что защититься от инфекции можно не только путем инъекции соответствующего возбудителя, но и путем приема ослабленной культуры бацилл внутрь.
Следует упомянуть и имя Владимира Хавкина, который позднее стал крупным бактериологом. Без ущерба для своего здоровья, он вначале ввел себе небольшую дозу ослабленных бацилл холеры, а затем более крупную. Результатом такого не менее опасного опыта стал вывод, что лица, не болеющие холерой, также могут стать носителями живых холерных вибрионов. Поэтому можно считать, что все эти опыты явились вкладом в проблему бациллоносителей, имеющую значение не только для холеры, но и для других инфекционных заболеваний, например, тифа.
Среди всех этих экспериментов, самым драматичным оказался эксперимент Мечникова. Во Франции тогда свирепствовала холерная эпидемия, которая поставляла материал для подобных опытов. Мечников, который в 1908 году получил Нобелевскую премию за свои бактериологические исследования, проглотил большое количество «холерных запятых» и остался здоров. Его примеру последовал Латали, его ассистент. Результат тоже был отрицательным. Тогда и третий сотрудник института повторил опыт и проглотил холерные вибрионы. Это был доктор Жюпий. Результат оказался ужасным. Мечников был потрясен, он даже сказал, что если Жюпий умрет, он покончит собой. К счастью, Жюпий выжил.
Вообще, следует констатировать, что из многих опытов на себе, проведенных учеными в то время и позднее, кстати, с возбудителем холеры таких опытов было начитано сорок, ни один не закончился смертельным исходом. Конечно, не всегда можно было объяснить, почему все заканчивалось благополучно. Можно лишь благодарить случай, который этому способствовал.
Что же касается Петтеркофера, то он пережил свой эксперимент на несколько лет. В феврале 1901 года он застрелился, из-за преследующего его страха перед грозящей дряхлостью. Тогда говорили, что для него было бы лучше, если бы он не пережил своего опыта.
По книге Г. Гуго «Драмматическая медицина. Опыты врачей на себе»